На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Свежие комментарии

  • Вера Федорова
    Дело, конечно же, не в том, как он хорошо умеет готовить. Главное, всегда оставаться человеком и уважать других. Слов...Вышла замуж за ше...
  • Вера Федорова
    18 лет- это тот возраст, когда нужно уже учиться думать о себе самой. Да, в мире много несправедливости, и даже в сво...Отец подселил ко ...
  • Владимир Акулов
    Очень мало гениальных писателей , которые и в жизни вели себя прилично , достойно... Чехов , действит...Три писателя-подл...

Что у тебя было с моим братом?

Царица Тамара 
– Эй, чего не поддерживаешь компанию, подруга? Обижусь. Вино настоящее, розовое испанское, не какая-нибудь бормотуха. Обрати внимание – бутылка в форме женской фигурки. Плечики обтекаемые, талия, бёдра крутые. Смугленькая, как после солярия, в серебряное сетчатое платьице затянута. Похожа на меня, правда?

 

Знаешь, что я поняла? Что не бывает женщин гулящих, развратных, а бывают темпераментные и страстные. Когда в душе и теле полыхает огонь – спасу нет, себя забываешь. Соответственно, не бывает женщин порядочных – бывают фригидные, холодные, как лягушки. Бр-р! Физиологией и только физиологией объясняются все эти якобы женские добродетели: чистота, нравственность, верность и прочие расхваленные качества. Очень даже просто. Своим умом дошла, так и напиши.

Вот про меня говорят, что я рестораны люблю. Есть такое дело. Как задёрнется бархат на окнах и зажгутся огни, как грянет эстрада, как встану я со своего места на шпильках, в серебряном платьице… Южная кровь во мне играет, на смуглом лице глаза сверкают, как у кошки.

Весь зал прекращает жевать, сотни взглядов скрещиваются на мне, когда от столика иду. Плечи, грудь, бёдра – танцуют, манят, зовут, будто невидимые волны во мне ходят. Слышу только: «Тамарочка, вы царица, богиня. У меня во рту пересохло, как вас увидел…»

Ещё говорят: мол, Томка в первую же ночь с мужчиной уезжает. Ну, не в первую, допустим… Да, уезжаю, но спроси – зачем? А пускай, бедняга, убедится, какие женщины в постели бывают. Пускай сравнит со своей квёлой курицей и ужаснётся, сколько ночей в его бессмысленной жизни пропало. Приучу к молодому ухоженному телу – раз. К качественному полноценному сексу – два, так, чтобы он без меня дышать не мог. И однажды дверь перед его носом захлопну – три!
– Сначала с курицей разведись, – скажу. – Потом будет тебе постелька. Я ведь в ней ещё не все штучки показала, самые-самые приберегла. Какие такие штучки? У-у, какой хитрый. Разведёшься – узнаешь.

А на мне, знаешь, при этом будет такой сексуальный пеньюар: тут прозрачно, тут вырез сердечком, тут стразики.

Ну а дальше – дальше выстроенная мной логическая цепочка каждый раз рвётся и летит к чёрту. Всегда и со всеми. Потому что не разводятся, козлы. И даже довольно легко обходятся без моей жаркой постели. Либо без труда находят замену, либо довольствуется своими клухами. А мне-то нелегко без них обойтись!

Что потом? А сама не выдерживаю – ведь столько в него, гада, было вложено. Звоню и слышу в ответ: «Тамар… Совещание раньше закончится – может быть, заскочу». Или: «В пятницу не могу, мы семьёй на дачу».

Ну не козлы, а? И всё. И роли стремительно меняются. Я уже не царица, а собачонка, я скулю, и цепляюсь за брючину, и вымаливаю кусочек, и время от времени норовлю трусливо цапнуть: «Вот расскажу всё жене!» Собачонка быстро надоедает, её отшвыривают бесцеремонным пинком.

Томка плачет и наливает себе вино из смуглой бутылки, похожей на женскую фигуру. И рассказывает, рассказывает.

– По мужикам я могу диссертацию защитить. Разобрать по запчастям, разложить по полочкам их примитивное устройство. И только однажды… До сих пор голову ломаю: почему так? Ведь никто бы не узнал, ни одна живая душа.

Их звали Талант и Талгат. Соседи, братья-погодки, соответственно, на три и четыре года младше меня. В то лето на каникулы из Москвы приехал младший, Талант. Он и вправду талантливый был, уже в школе в математических конкурсах первые места брал. В выпускном классе московские вузы за него грызлись.

А у меня отпуск, я тоже в деревню, в отчий дом приехала. Иду за водой на колонку в своём девчачьем халатике. Давно из него выросла: под мышками лопнуло и на груди пуговки готовы брызнуть. В халате этом только по грядкам ползать. Утро-то раннее, я думала, никто не увидит.

Смотрю – с рейсового автобуса студентик с чемоданом идёт. «Эй, – кричу, – чемоданчик-то у тебя как в дороге запылился, дай сполосну!»

Он, как телок послушный, подошёл. Я всем телом навалилась на ручку, чтобы вода мощнее била, да как направлю на него пустым ведром толстую ледяную струю. Его с ног до головы окатило, отпрыгнул, как оленёнок. Я – хохотать, аж пополам перегнулась, он – дёру. А уж сама заметила, как он смотрел, когда я грудью наваливалась – вырез у халатика глубокий, верхних пуговичек не хватает.

Вечером в клубе я его на белый танец пригласила: сам бы не осмелился. Так бы и жёг меня глазищами из угла, волчонок.

Вообще-то у меня с самого начала и в голове не было совращать малолетку, ложиться с ним в постель. Это его мать, Галия-апа, всё испортила. С утра пришла к моей бабушке – и ну крыть с порога:
– Твоя такая-сякая, кобыла необъезженная… Вся деревня про её городские шашни знает (она другое слово вместо «шашни» сказала, покрепче). Непутёвая, вскружила голову чистому мальчику. Высох, на себя не похож. Не для неё взращён и цветёт!

И это в благодарность за то, что я месяц её сыночку пальцем к себе прикоснуться не даю? В тот же вечер с чистым мальчиком мы лежали в постели. И Талантик плакал, потому что ничего у него не получилось. А он прямо с ума сходил: подушку, простыни изгрыз зубами.

Вот такая была ночь любви – скажем так, половинчатой. Ох, подруга, наигралась я. За всех своих мужиков на нём всласть душу отвела! Как он рыдал на моей груди. Вскочит: «Ненавижу тебя!» А потом колени исступлённо целует: «Скажи только слово, всё по-твоему будет! Скажешь «институт бросай» – брошу. Скажешь «убей» – убью».

Утром я надела глухое, с длинными рукавами, платье: всё тело было в чёрных следах от поцелуев. А губы-то искусанные не скроешь: вздулись на пол-лица и цветом синие: как черёмухи объелась. Так я и уехала в глухом платье и с черёмуховыми губами, под аккомпанемент страшных проклятий и причитаний Галии-апа. Что гнать меня нужно из села палками, как паршивую козу. Да чтобы опоганенное, грязное чрево моё иссохло, как пустыня! Да чтобы никогда оно не плодоносило и ни одно семя не завязалось в нём! Ну прямо «Песнь песней» Соломона. Ну и что? А то я без неё не знаю, что детей у меня не будет. Да и не больно рвусь в матери-героини.

– Так о чём я? Ага. Значит, потом до меня доходили слухи, что Талант бросил институт, уехал куда-то. Женился, детей родил. А старший его братец, Талгат, жил в городе и, по слухам, большим человеком стал, но с женой не ладили, на развод подали. Ну да плевать: у них своя жизнь, у меня своя.

И вот звонким апрельским днём сижу я на скамейке в парке и оплакиваю очередную любовь. Само собой, такую, что сердце замирало и в груди было тесно – других я не признаю.

Вдруг подходит ко мне мой Талантик – только ростом повыше, в плечах пошире, заматерелый такой. Да это же его старший брат! Посидели мы, поговорили. Потом он, как маленькую, высморкал меня в свой носовой платок. Взял за руку, повёл гулять по парку. И мы ходили, ели мороженое, крутились на детской карусели.

Нюхом чую, когда пустышка, а когда настоящее, моё. И я вдруг заробела и вела себя тихо и чинно, как маленькая девочка, – инстинкт подсказывал, что всё делаю правильно.
Не поверишь, так мы встречались два месяца, без каких-либо поползновений с его стороны! Хотя, кажется, что нам мешало? Я молода – он молод, я свободна – он тоже развязан с женой. Я Овен, огненная стихия, – он по гороскопу Стрелец, тоже огонь. А он пушинки с меня сдувал, берёг меня как невесту – это меня-то, прошедшую огонь, воду и медную трубы.
Такое на меня в эти дни снизошло тихое, удивительное, благодарное чувство! Как хрупкое бабье лето. Как благодатная сухая звонкая осень: с позолотой, дымкой.

И вот у Талгата день рождения, он приглашает меня в ресторан. Там я опрокидываю стопочку и пляшу свой коронный номер: цыганочку с выходом. И весь ресторан пожирает меня глазами – мужчины с восхищением, женщины с ненавистью.

Талгат из-за столика смотрит на меня, не отрываясь, так… Как на царицу своего сердца. Он так смотрит, что моё сердце ёкает, как бы предупреждает: готовься. Сегодня или никогда.

Мы, не разнимая объятий, бухаемся на заднее сиденье такси. Поцелуй не прерывается до самого дома – плевать на таксиста. Поднимаясь пешком, замираем на каждой лестничной площадке, не в силах разъединить губы.

Ключ пляшет и не попадает в скважину. Свет не включаем. Прихожая, спальня, ковёр, падает лампа. Плевать на лампу. Руки и ноги путаются в одежде, жар прожигает кожу… Сквозь разбросанные по подушке волосы он губами пробивается к моему уху и спрашивает:
– Что у тебя было с моим братом?

Меня будто обдаёт ледяной водой – той, которой я окатила у колонки Таланта. Я только сейчас обращаю внимание, что Талгат скинул куртку и рубашку, но не снял брюки. И сколько я потом ни пытаюсь потянуть язычок молнии, раздеть его, он мягко и решительно отводит мои руки. И настойчиво спрашивает:
– Что у тебя было с моим братом?
– Ничего!

Но ведь правда, ничего не было.

И снова поцелуй и объятия, от которых я горю. Да и ему нелегко: его торс блестит от пота, грудь вздымается холмом. Но он превозмогает себя:
– Что у тебя было с моим братом?

Так вот для чего он меня берёг. Его слова как пощёчины.

– Ничего! Ты ненормальный! Отстань от меня, отпусти!

Талгат закрывает мой рот губами так долго, что я от удушья верчусь вьюном. Он мучает меня, как я мучила его неумеху-братца.

То и дело, голый по пояс, он поднимается, садится и курит на краю постели. Докурив, поворачивается, поворачивает меня и поцелуями и ласками доводит до исступления, до изнеможения. После чего грубо приводит меня в себя. Сильно встряхивает за плечи и спрашивает:
– Что. У тебя. Было. С моим. Братом.
…Мы отдыхаем от дикого бессмысленного поединка. Мы, перегоревшие, лежим голова к голове, он по-прежнему в брюках.
– Что? У тебя? Было? С моим? Братом?

Под утро он надел рубашку, заправил в брюки и ушёл, не взглянув на меня, униженную и раздавленную.

Вот я и думаю, подруга. Это что было – ревность? Вина перед братом? Или, наоборот, обида: стыдно подбирать объедки? Может быть, изощрённая месть? Но ведь и ему она нелегко далась, он в ту ночь прямо почернел весь.

Задал он мне задачку на всю жизнь. До сих пор голову ломаю: почему, зачем? Ведь ни одна живая душа бы не узнала.

Записала
Надежда ВЕРШИНИНА
Фото: Fotolia/PhotoXPress.ru

Картина дня

наверх