После Революции 1917 года жизнь в России подверглась радикальным изменениям — строилась новая политика, новая экономика, новая культура. Пришедшие к власти большевики ставили своей целью не просто построение нового социального строя, но и воспитание нового, усовершенствованного типа человека. Все это неизбежно должно было затронуть и повседневную жизнь населения.
В 1920-е провозглашается борьба за новый быт. Выпускаются одноименные брошюры, газеты пестрят заметками о том, как «окультуриваются» вчерашние крестьяне.
Элементарные навыки личной гигиены в начале ХХ века отсутствовали у значительной части населения России. Привычка чистить зубы, мыться с мылом, носить нижнее белье — всему этому следовало учиться.
«Носовой платок раньше — свадебный подарок, предмет праздничного обряда», а теперь же у четвертой части колхозников есть носовые платки, гордо сообщала газета «Известия» в 1934 году. Однако юмористический журнал «Крокодил» позволяет убедиться, что эти правила не так легко усваивались. В 1936 году журнал публикует карикатуру: на ней изображены два человека, обедающие в столовой. Подпись: «Приятно, что в столовой у нас появились вилки и ножи. Теперь рук мыть не надо».
В таком контексте функция нижнего белья становилась сугубо прагматической: оно должно было обеспечивать гигиену. Гигиенические нормы начала XX века были достаточно аскетичны: предполагалось, что достаточно принимать водные процедуры один раз в неделю и иметь две смены нижнего белья: пока одна носится, другая находится в стирке. Причем смена белья в некоторых случаях может заменять собой водные процедуры, об этом, например, говорится в статье «Как быть чистым без бани».
«Единственная пара белья — типичное явление в среде ленинградцев в 30-е гг.», — пишет Наталья Лебина в книге «Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 1920–1930-е годы».Понятие «тела» и «телесности» становится одним из ключевых в дискуссиях 1920-х годов: здесь и дебаты об эмансипации, и культ спорта, и многое другое. Парадоксальным образом в этом почти никогда нет эротического подтекста.
Тело обобществляется, как колхозная земля. Становится общим, ничьим, а значит, лишается сексуальных смыслов.
Для такого тела уместно самое примитивное белье. Оно не призвано было подчеркивать женское достоинство, главный его смысл был в том, чтобы не сковывать движений. Советской женщине должно было быть удобно заниматься в нем физическим трудом: хоть на фабрике, хоть на кухне. Промышленность двадцатых годов налаживает производство белья, образцом которого являлась спортивная форма, майки, трусы и футболки. Зачастую из-за отсутствия специальных вещей для купания, женщины отдыхали на природе или загорали в бюстгальтерах и трусах. Демонстрация такого белья на публике не казалась неуместной.
Александр Родченко, «Двое», 1932 Журнал «Работница» поясняет: «Какая же разница между физкультурницей в трусиках (оголенные руки и ноги) и любой мещанкой, которая пытается короткими юбками, ажурными чулками и прочим разжечь в мужчине „самцовские чувства“? <…> Нет, между нашей физкультурницей и щеголихой — пропасть. Не красками, не золотом на пальцах и, конечно, уж не трусиками может завоевать себе девушка прочное и здоровое внимание мужчины из нашего пролетарского общества».
Журнал «Работница», обложка Любопытно, как меняется восприятие такого стиля одежды с годами.
Одна из героинь статьи Екатерины Деготь «Память тела» рассказывает: «Когда я была маленькая, у меня была бабушка, старая большевичка. Она обычно встречала меня из школы и кормила обедом. В доме у нас ее считали маразматичкой, это говорилось постоянно вслух, и я ужасно боялась, что другие дети ее увидят. Дело в том, что одевалась она дома очень специально, мне это казалось чем-то настолько постыдным, что я почти плакала.
Она носила папины старые семейные трусы до колен плюс его же майку голубую, а сверху какой-то немыслимо рваный фартук плюс обязательно аккуратная косыночка. Это был ее кухонный наряд. Папа, когда видел свою тещу в таком виде, просто зверел.
Я тогда думала, из-за того, что она в маразме, но теперь я понимаю, что это он не мог видеть старое женское тело в своем белье. А еще я понимаю теперь, что для нее — она же была комсомолка 20-х годов, очень продвинутая, эмансипированная — это был такой стиль унисекс. И она нас им специально шокировала, все прекрасно понимала. Ни в каком она не была маразме. А мама моя настолько все это ненавидела, что выросла абсолютно викторианской буржуазкой в каких-то кружевах, для которой самое святое слово всю жизнь было „норма“».
Своеобразный советский стиль породил и свои курьезы.
«Щеки,
знамена —
красные маки.
Золото
лозунгов
блещет на спуске.
Синие,
желтые,
красные майки.
Свежие комментарии