Аэропорт — место, где время течёт по своим законам. Оно вроде бы движется, но никуда не идёт. Люди сидят, как мухи в янтаре, с пластиковыми стаканчиками, измятыми лицами и перенесённой усталостью. У некоторых — в прошлом перелёт, у других — впереди. У меня было посередине: задержка на сорок минут.
Ни туда, ни сюда.Я расположился на краю ряда кресел, рядом с автоматом по продаже шоколадок и чипсов за цену, при которой задумываешься, не из золота ли у них картошка. Настроение было хорошее. По непонятной причине. Возможно, потому что никто не трогал. Возможно, потому что у меня была книга. Или потому что кофе оказался горячим, но не обжигающим — редкое равновесие.
И тут появился он. Мальчик.
Возраст определить было сложно — от трёх до пяти. В этом возрасте все дети одного роста и одного объёма крика. Мальчик бегал. То есть именно бегал: с выкриками, с повизгиванием, с выражением лица, как у победителя Олимпиады. Он то подбегал к окну и смотрел, как заправляют самолёт, то резко разворачивался и мчался к эскалатору, по пути задевая чемоданы, ноги и нервы.
Мама его сидела метрах в пяти, глубоко погружённая в телефон. Она была не старой и не молодой — возраст, когда у женщины уже есть ребёнок, но ещё нет ощущения, что он всерьёз. Она механически говорила:
— Мааакс, прекрати.
Но голос был такой, что прекращать явно не требовалось. Она произносила это не с намерением, а с интонацией кассира: «пакет брать будете?»
Макс ничего не прекращал. Он носился. Иногда смеялся. Иногда просто визжал.
Я заметил, как пара пожилых людей в углу демонстративно пересела. Женщина в дорогом пальто прошипела: «безобразие». Но мать не реагировала. Вернее, реагировала на экран. Она смотрела туда, как в спасательный круг.А Макс добежал до меня.
Сначала он промчался мимо, потом — неожиданно — остановился. Посмотрел на меня. Глазки такие — живые, блестящие. Я даже подумал, что сейчас он скажет что-то вроде «дядя, а вы боитесь змей?» Но нет. Он подошёл, приблизился... и плюнул. Спокойно, уверенно. Прямо мне в лицо.
Я растерялся. Не потому что это было унизительно — у меня бывало и хуже — а потому что не знал, как реагировать. Это был тот случай, когда мир вдруг выдал совершенно новый сценарий, к которому у тебя нет реплик.
Мама всё видела. Подняла голову.
— Мааакс, так нехорошо делать...
Тот на мгновение замер — и снова: второй плевок. На этот раз с каким-то особым азартом, как будто понял механику.
Тут я понял, что продолжается не баловство, а эксперимент. Макс проверял границы. Я — тоже. Я повернулся, приблизился... и плюнул в него. Смачно. Не с ненавистью, а с точностью. Как доктор, вводящий укол.
Макс оторопел. Глаза распахнулись, лицо покраснело, и с минутной задержкой включился плач. Он закричал:
— Ааааа! На меня дядя плюнул!
И бросился к матери. Та вскочила, как будто я ударил ребёнка стулом.
— Мужчина! Вы в своём уме? Он же маленький! Как вы можете?
Я снял наушники. Спокойно, даже вежливо сказал:
— Смотрите, он понял, что произошло. Значит, всё он понимает. И если уж понимать, то лучше сейчас, чем в десять лет. Или в тридцать. Я ему два раза дал фору. Теперь счёт 2:1, ещё один — и будем вничью.
Мать что-то кричала, возмущалась, но голос уже утонул в потоке фраз, мимо которых я просто проскальзывал. Включил наушники обратно. Там играла старая джазовая композиция. Очень подходящая к ситуации.
Через минуту ребёнок замолчал. Больше он не бегал. Сидел тихо, уткнувшись в материнский бок. Возможно, впервые в жизни задумался. Не исключаю, что впервые ощутил разницу между действиями и последствиями.
Я пил кофе. Остыл уже, но в тот момент даже холодный напиток был лучше крика. Повернулся к окну. Солнце заходило за хвост ближайшего «Боинга». Мне стало немного стыдно. И одновременно — нет. Это было как удар по тормозам в последний момент — резкое, но необходимое.
Я вспомнил, как сам в детстве мечтал стать учителем. Только не пошёл в пед, потому что на экзамене по биологии перепутал гортань с трахеей. Теперь вот думаю: а может, зря? Может, педагогика — это и правда моё?
Хотя, наверное, всё-таки нет. Настоящий педагог после урока не включает наушники, а пишет объяснительную.
Но чёрт побери, как же тихо стало.
И, кажется, впервые за сорок минут, кофе снова показался горячим.
Свежие комментарии