Я купил всё купе. Но проводник решил, что эти места «общие» и продал их сам

Мы с женой любим поезда. Есть в этом виде транспорта что-то человечное. У самолёта — холодные крылья и сухой воздух. У автобуса — вечная тряска и странный запах, откуда бы ни ехал. А поезд… поезд — как дача на рельсах: всё медленно, всё гремит, но по-своему уютно. Можно часами смотреть на поля, деревни, бурые полосы оврагов, забытые станции с названием «314 км».

Можно просто ехать и молчать — редкая роскошь.

Когда родился сын — жизнь усложнилась, но логика осталась прежней. Спокойствие стоит денег. Спокойствие в поезде — это четыре билета на двоих. Даже если ты не ростом с дядю Степу, даже если нет багажа — в купе никого не должно быть. Ни тётки с яйцами, ни мальчика с «Дошираком», ни военного с зубочисткой. Мы платим за тишину. За то, чтобы ночью не просыпаться от звука грома, когда кто-то резко открывает дверь. Или от фонового храпа, который ритмично врезается в сны.

Первый случай — учебный, почти хрестоматийный. Нас тогда было только двое. Ребёнок существовал лишь в планах, где он был идеальным, бесшумным и благодарным. Поезд южного направления. Июль. У нас два нижних места, два верхних — наши, но виртуально. Сумки, книги, запас печенья и пива. Окно приоткрыто. Слышен характерный гудок электровоза и далекий звон рельсов. И вдруг: крик, топот, и — бац! — в дверях две дамы.

В одну из них вмонтирован чемодан, в другую — сетка с курами. В их глазах — священное право народа на железную дорогу. Они вбегают внутрь и начинают осматриваться, будто мы — часть интерьера.

— А что это? — одна из них хлопает по сиденью. — Тут не занято?

Я вежливо встаю, делаю шаг навстречу и выдаю хорошо заученное:

— Простите, купе выкуплено полностью.

— Как это?

— Мы заплатили за все места.

— А нас же проводник сюда прислал!

Делаю глубокий вдох, иду искать проводника. Он стоит в проходе, расстёгивая жилетку, и смотрит, как будто я ему должен пятьсот рублей с прошлого рейса.

— Слушайте, у нас всё купе. Вы что, людей подселяете?

— Ну и что? У вас же два места пустуют.

— Именно. Мы купили их, чтобы были пустыми.

— А вам что, жалко, что ли?

Вот это всегда восхищает. Странная фраза: «вам что, жалко?». Как будто доброта — это валюта, которой все обязаны разбрасываться. Я посмотрел на него почти ласково:

— Жалко. Конечно жалко. И нервов, и денег, и вечера. Жалко, когда кто-то вторгается в твой мир, который ты, между прочим, оплатил.

Он крякнул, почесал переносицу и ушёл. Минут через десять женщины выскочили, что-то бормоча. Одна из них бросила на меня взгляд, которым обычно провожают врагов народа.

Жена молча открыла пиво.

— Победа?

— Вничью. Но с отсрочкой.

Тогда это повторялось через раз. Иногда спор был долгим, иногда коротким. Один раз начальник поезда лично пришёл — крепкий мужчина, с выправкой и недоверием.

— Зачем вы купили все четыре? — спросил он.

— Чтобы не было никого.

— Это странно.

— А жить в общежитии — не странно?

Он не оценил. Но спорить не стал.

А потом появился сын. Год, потом два. Он не орал, но и не молчал. Как все дети — с настроением, зависящим от того, насколько тепло, голодно, скучно. Мы не хотели мучить ни себя, ни других. Четыре билета. Купе превращается в миниатюрную квартиру: тут спим, тут едим, тут строим пирамидки. В окно — леса, поля, редкие птицы. Иногда проносится станция, название которой будто придумано в бреду — «Сухобузимская» или «Зея».

Как-то подошёл сосед по вагону — мужчина лет шестидесяти, в полосатой майке, с кружкой чая:

— А что это у вас всё купе ваше?

— Ну да, — говорю. — Мы купили всё.

— Богато живёте!

— Не богато. Просто один раз мы ехали с вами в одном купе. После этого решили — хватит.

Он, кажется, не понял. Но вежливо кивнул.

Сейчас всё стало спокойнее. Проводники уже не спорят. Просто ставят галочку в своём блокноте, будто видят нас не впервые. Мы и правда ездим реже. Ребёнок подрос, стал требовательнее, да и время не так много. Но если снова ехать — снова только всё купе.

Потому что есть вещи, которые лучше не делить. Пространство. Сон. Тишину. И четыре квадратных метра, которые ты покупаешь не для того, чтобы кто-то лёг рядом. А чтобы точно знал: сегодня ночью ты спишь, а не сочиняешь жалобу на соседей.