Убийство 2-летней девочки в Слуцке. Монолог её мамы, которую недавно отпустили из-под стражи

Екатерина во время интервью настолько волновалась, что её руки почти всё время дрожали.

Случчанка Екатерина вместе со своим сожителем была задержанапо подозрению в убийстве её 2-летней дочери. В понедельник, 12 марта, Екатерину отпустили под обязательство по явке. Её сожитель остался под стражей. Екатерина по-прежнему проходит по делу об убийстве. Ожидает окончания следствия и суда.

Екатерина, а также Дмитрий, родной отец убитой 2-летней Марины, рассказали «Кур'еру», что они сейчас чувствуют, как реагируют на комментарии в интернете и чего ждут дальше.

КОНТЕКСТ. В ночь с 29 на 30 января Екатерина вызвала домой «скорую». Медики оказывали помощь её дочери — двухлетней девочке, которая находилась в тяжёлом состоянии. На её теле были следы побоев. Жизнь ребёнка не удалось спасти. По подозрению в убийстве, совершённом с особой жестокостью, милиция задержала Екатерину, 26-летнюю мать девочки, и её сожителя (он не был родным отцом убитого ребёнка).

ВАЖНО. Подробности того вечера и обстоятельства, которые могли привести к трагедии, Екатерина не раскрывает, ссылаясь на то, что идёт следствие и она не имеет право говорить об этом.

Первые дни после заключения

«Страшно. Страшно жить и осознавать, что ты виновата, что жила с таким человеком, который сделал такое. Страшно пережить своего ребёнка.
Меня отпустили в понедельник. Приехала домой к родителям. Они не лезут в душу, мало расспрашивают.

Днём себя ещё так, более-менее, чувствую, но под вечер начинается паника и истерика. Я привыкла, что дома постоянно дети, а сейчас тишина и портрет ребёнка (убитой дочери — Прим. ред.). Понимаю, что надо прибрать детские вещи, а рука не поднимается. Тяжко. Часто плачу. Не представляю, что бы было, если бы я вернулась в тот дом, где всё произошло…

Про сожителя

Он (сожитель — Прим. ред) в СИЗО в Минске. Честно, не знаю, как он там. Когда всё произошло, думала, убью его… С его родственниками не общаюсь. У него и так не было особых отношений с родителями, а сейчас они на него просто плюнули. По сравнению с его роднёй — моя…

Понятно, что мои родные в первое время, попадись я им на глаза, убили бы. Но с другой стороны, они постоянно приезжали ко мне: брат, мама, папа.

Про переезд от родителей

Если можно было бы вернуть время назад, то, во-первых, я бы не пошла с ним жить отдельно от родителей. Во-вторых, вообще бы с ним не сходилась.
Хотя, в первое время после переезда всё было нормально. Он со старшим уроки делал. Честно, у него больше терпения на это хватало, чем у меня. Что случилось потом, не знаю…

Про день трагедии

Много, много было мыслей в голове, когда всё произошло. Я сразу вызвала «скорую». Я никогда бы не подумала, что всё так может закончиться. «Скорая» быстро приехала. Сначала одна бригада, потом вторая, потому что у первой не хватало медикаментов. Они долго вызывали реанимацию.

Вот сколько читаю статьи и комментарии, никто нигде не упомянул, что была реанимация, как медики её вызывали, как звонили на домашний телефон Жук, которая отвечает «за детство», как она сама их вызывала. Реанимация приехала через 20 минут, всё это время медики от малой не отходили. Когда приехали, сказали: «Забирать не будем. Уже всё. Бессмысленно».

Другие дети не видели, что происходило, когда была «скорая». Старшие (7-летняя Эльвира и 8-леттний Максим — Прим. ред.) находились у бабушки и дедушки, младшие — Лёшка (6 лет — Прим. ред.) спал, а Ирка (5 лет) в детской комнате была.

Про погибшую дочь

Она по характеру была мягкой-мягкой. Ей включаешь музыку, и она начинает танцевать. Танцор такой был. На старом телефоне (изъят милицией — Прим.ред.) есть видео, где она танцует и гуляет. Она была подвижным, шустрым и самым ласковым из всех ребёнком. Она и Ирка. Они вдвоём без мамы никуда были.

Про помощь государства

Из соцопеки один раз пришли — в декабре перед Новым годом — чтобы переписать всех малых и посмотреть, есть ли пожарный извещатель. Сказали, чтобы я шла и подавала заявление на адресную помощь. А я им, что нет смысла подавать — не дают. Говорят, что живу с мамой и папой, которые тоже деньги получают, но деньги и им нужны. Я же не один ребёнок в семье, у меня брат есть, у которого тоже ребёнок. Мама же не скажет, вот ей помогать буду, а тебе нет.

Я четыре раза обращалась за этой адресной помощью — бессмысленно. С Мариной даже на детское питание не подавала. На копейку будет превышать бюджет — не дадут. Кому какое дело, что я на всех пятерых детей 300 рублей получала.

На квартиру семь лет стояла в очереди и по сей день стою. Предложили однокомнатную и двухкомнатную построить в кредит в миллиард. Спрашиваю, кто мне такие деньги даст, отвечают, что банк. Так что — мне сначала его платить, а потом детям до старости? Что это за вариант? Детей одних в двухкомнатной не оставишь и отдельно жить — мальчики с папой, девочки с мамой — тоже не будешь. Тогда говорят, берите землю. А эту землю сначала выкупить надо, а потом ещё и построить на ней что-то. У нас народ думает, раз много детей — много выплат. Ага, 300 рублей на пятерых, попробуйте их прокормить и в школу денег с собой дать.

Я вот не знаю, то ли это у нас в Слуцке так, то ли что. Знаю, в Старых Дорогах девочка родила четвёртого — дали квартиру, так как не хватало «квадратов». А у нас в Слуцке почему-то ничего нельзя добиться.

Те, кто выступают опекунами, получают на каждого ребёнка по 250 рублей.

Про заключение под стражу

Дела я ещё не то, что не читала, я его не знаю. Ничего. Ни экспертизы, ни вообще. Я только подписывала экспертизу и постановление на неё. С делом нас ещё не знакомили. В камере я сидела с женщиной из Гомеля. Скажу, что туда лучше не попадать.

Милиционеры относились по-разному. Бить — не били, оскорблять — не оскорбляли. Некоторые игнорировали. Будто перед ними нет человека. Мне было без разницы: как относятся — так относятся. Мне не до этого было.

Братики и сестрички 2-летней Марины, которая была убита в конце января 2018 года. Задержаны мать ребёнка и её сожитель.

Про желание увидеть детей

На следующей неделе приедет минский следователь. Хочу с ним поговорить, чтобы на следующие выходные к детям съездить. Они в опекунской семье под Минском находятся. Пока к ним не пускают, попросили дать им время свыкнуться с новым местом.

/… После гибели дочери…/ пока дети были в Слуцке, мама с папой к ним каждый божий день ходили. Они хотели их к себе до суда забрать, но в райисполкоме сказали, что они им никто.

Дочка задавала мои родителям вопрос: «Где мама? Что с мамой?». Сказали, что я в больнице, что лежу, заболела. Первое время она говорила, что Маринка умерла. Откуда она узнала, честно, не знаю. Может, услышала, как воспитатели говорили, мало ли, может, разговор милиции услышали. Старший, говорят, в себе замкнулся.

Про друзей

Общаюсь с другом и подругой, они пытаются меня поддержать. Говорят, что надо надеяться на лучшее. Но, как есть фраза, надо рассчитывать на худшее, лучшее само придёт.

Про комментарии и злость людей

Поговорить с вами решила, потому что всё равно, рано или поздно… Поговорка есть: слепому не покажешь, глухому не расскажешь, дураку не докажешь.
Я просмотрела комментарии: сколько людей — столько и мнений. Первые дни /… так болезненно воспринимала их… /, что не дай Бог. А потом… Ну, а смысл кому-то что-то доказывать. Зачем? Хотят говорить — пусть говорят. Но там у половины тех, кто пишет, нет своих детей, и они не знают, что это такое.

Я понимаю, что у нас люди озлобленные. В принципе, я сама не знаю, что бы я в такой ситуации писала и говорила. Но я сама себя наказала, а не кого-то. Ребёнка нет, и мне с этим всю жизнь придётся жить. Всю жизнь, сколько мне осталось. Вчера вечером читала комментарий девушки, которая написала:

«Подумайте, ей с этим жить. Вы же не были в её шкуре». Так на неё /… другие…/ накинулись, что она меня защищает.

По городу не хочу особо ходить, всяких людей хватает /…/ и мало ли что у них в голове.

Про планы

Сейчас надо устраиваться на работу, потому что соцслужба подала на алименты. Буду искать сама, потому что, если не найду, меня могут устроить на такую, за которую будут платить 150−200 рублей. Поэтому лучше сама поищу.

Сейчас я нахожусь под обязательством о явке. По первому звонку я должна явиться к следователю. Если нарушу, изменят режим /… возьмут под стражу…/.
Я готова понести наказание. Я считаю себя виноватой при любом раскладе, как бы то ни было".

Комментарий Дмитрия, бывшего супруга Екатерины, который является родным отцом погибшей 2-летней девочки:

Фото: Виктория Капская

«В райисполкоме мне сказали, что надо установить через суд отцовство, устроиться на работу, обзавестись жильём (можно снять), и, возможно, тогда мне отдадут детей. Сопоставив все факты, я понял, что, даже если всё сделаю, детей мне не отдадут. Скажут: не то финансовое положение.

В наше время, сколько денег в Слуцке не привези с работы — всё мало. Смотрю на многих знакомых: зарплату урезали, рабочую неделю сократили. Ну, скажите, 200−400 рублей — это нормально? Смешно.

Пока не знаю, что делать. До суда, понятно, что ничего и не сделаешь. Никто не знает и не предполагает, что на нём будет. Некоторые говорят, что, возможно, Катю не посадят, восстановят в правах и вернут ей детей.

А про комментарии /… в интернете…/. Пишут такие люди, которые без году неделя и на этом свете ничего не видели, только оторвались от маминой сиськи, а строят из себя хер знает кого. Конечно, я не хочу сказать, чтобы они такое пережили, но пусть хоть не нагнетают, подумают своей пустой головой, что делают больно, что это чьи-то судьбы.

Им классно: сидят, улыбаются, переписываются. Насмотрятся «Дом-2″ и всякого бреда и „ложат“ меня, что я за папа такой. Но ведь они даже тысячной доли не знают того, что происходит. У нас как в поговорке: в начале деревни пёрнул, а в конце скажут, что обгадился».

Жизнь Екатерины с сожителем мужчина не комментировал.

Как в Слуцке. История женщины, которую осудили за убийство двухлетней дочери

Дом, где убили 2-летнюю случчанку.

Спустя 9 лет Ольга Денскевич, которую лишили свободы за убийство двухлетней дочери, рассказала «Рэспубліке», что произошло в тот трагический день. Эта история напоминает несчастный случай в Слуцке, когда от множественных ударов скончалась двухлетняя девочка. Однако в слуцкой трагедии в произошедшем обвиняют сожителя, а в истории «Рэспублікі» суд признал виновной мать.

Дом в Слуцке, где убили 2-летнюю девочку.

Воссоединение семьи

Маленькая Даша была третьей дочерью Ольги. В отношении старших девочек женщину лишили родительских прав, а младшую она сама оставила в роддоме. Два года девочка провела в доме ребёнка и достигла возраста, когда решалась ее дальнейшая судьба. В соответствии с законной процедурой юрисконсульт дома ребёнка подготовила исковое заявление в суд о лишении Ольги Денскевич родительских прав.

Собрала документы и Ольга — с просьбой вернуть ей ребенка. Возможно, случилось это из-за приступа материнской любви или же прагматизма: получать пособие на ребенка гораздо приятнее, нежели самой выплачивать государству деньги на его содержание. Неизвестно, какими мотивами руководствовался суд, но малышку отдали матери — при том, что Ольга характеризовалась крайне отрицательно, состояла на учёте у нарколога, не раз привлекалась к административной ответственности за занятие проституцией.

Прокуратура опротестовала это решение суда, однако пока протест рассматривался, Дашенька приехала в дом, где жили мать с очередным сожителем и годовалый братик Егорка.

Памятуя о неблагополучии семьи, педагоги и сотрудники ИДН пытались контролировать Ольгу. Её дом часто посещали, причём сожителей нередко заставали пьяными. На тельце девочки стали замечать синяки, которые до поры до времени Ольге удавалось объяснить детскими шалостями или судорожными припадками у малышки. Впрочем, когда следы побоев стало невозможно скрыть, женщина начала просто прятать девочку, уверяя, что отправила ее в деревню к сестре.

Тем не менее было составлено ходатайство, в котором власти просили забрать у Ольги детей в связи с установлением факта угрозы их жизни и здоровью. Просьбу удовлетворили на следующий же день. Вот только Дашенька до него не дожила…

Маленькая мученица

Придя за детьми, педагоги и милиционеры обнаружили остывшее тело малютки на полу под окном, на старом матраце. Рост девочки двух с половиной лет составлял всего лишь 86 сантиметров. И вот на этом крошечном тельце судмедэксперты насчитали более 100 следов от ударов — это без «несвежих», уже сходящих синяков и срастающегося перелома затылочной кости. На темени и на правой щёчке девочки были обнаружены резаные раны; у нее оказалась сломана верхняя челюсть, выбиты несколько верхних зубов.

Смерть маленькой мученицы наступила «от сочетанной тупой травмы головы, туловища и конечностей, сопровождавшейся множественными ранами, кровоподтеками, ссадинами, переломами костей лицевого скелета, кровоизлияниями под оболочки головного мозга». Ситуацию осложнили развитие травматического шока и переохлаждение организма. Той ночью температура воздуха на улице опускалась до +7… +12 градусов, а Дашенька лежала в нетопленой комнате в одних трусиках…

У девочки было врождённое заболевание центральной нервной системы, обусловившее некоторую задержку развития. Она еще не просилась на горшок, а весь её лексикон заключался в странном слове «сибал», которое волей-неволей вызывает ассоциации с нецензурной бранью.Впрочем, подобные «отклонения» могли быть результатом того, что Дашей никто и никогда толком не занимался. Кроме того, малышка страдала судорожным синдромом: периодически у нее случались припадки, похожие на эпилептические. Всё это, по словам свидетелей, вызывало у Ольги и ее сожителя раздражение и злобу.

За каждую свою «провинность» Дашенька была немилосердно бита. Синяки и ссадины не сходили с крошечного тельца. Крепкая ладонь, ремень, электрический шнур — из материалов суда следовало, что Ольга, зачастую нетрезвая, не осторожничала в выборе средств для экзекуции. Ее сожитель тоже мог отшлепать девочку, пнуть ее ногой.

Когда маме показалось, что диван Дашеньки пропитался мочой, девочку «переселили» на пол, на старый матрац.

Наказание

Роковым для малышки оказался очередной раз, когда она изгадила штанишки. По материалам суда, женщина швырнула дочь в ванну и велела мыться самой. Понятное дело, девочка была еще слишком мала, чтобы самостоятельно привести себя в порядок; кроме того, Дашенька боялась воды. С ревом она принялась карабкаться вверх, подняла ножку, чтобы выбраться… Эту попытку мать пресекла решительно и жёстко, несколько раз ударив ребенка головой о край ванны. Малышка залилась кровью из разбитого носика и губок. Увы, это не отрезвило Ольгу, она продолжила бить несчастного ребенка, да так, что привела в ужас даже сожителя…

Оставив избитого ребенка на матраце, взрослые отправились по своим делам и вернулись почти через двое суток.

За систематические истязания, а также за жестокое убийство крохи, которая в силу своего возраста не могла ни защититься, ни убежать, ни каким-то иным образом спастись, Ольга была приговорена к 20 годам лишения свободы.Её сожителя тоже признали виновным в истязаниях девочки. Что касается того злополучного дня, то следствие и суд сочли, что он не бил Дашу, однако и не помешал расправе над девочкой, не вызвал медиков ребенку, нуждавшемуся в безотлагательной помощи.

Кто виноват?

Как и многие подруги по несчастью, Ольга отбывает наказание в исправительной колонии № 4 в Гомеле. Поджидая ее в кабинете, отведенном для нашей встречи, пытаюсь представить, как может выглядеть и как станет вести себя мать, обвиненная в убийстве собственного ребенка.

Едва зайдя в кабинет, высокая крепкая женщина берет инициативу в свои руки:

— А можно задать вам вопрос? Для какой цели эта беседа?

Выслушав объяснения, Ольга кивает и начинает свою историю:

— Я не совершала то преступление, за которое отбываю наказание. Это преступление совершил мой сожитель. Но так как я мать, я должна была это предвидеть. Поэтому я отбываю наказание, не ропщу на судьбу, сожалею о многом и раскаиваюсь.

Выдав эту тираду, она сбивается на более привычный тон:

— Если бы другой мозг был, было бы с кем посоветоваться… Родители мои умерли…

— С сестрой? С подругой?

— Я старалась никогда не выносить сор из избы, у меня характер не такой. Да и не было душевных подруг — так, зайти посидеть. Помощи у сестры я просила, но меня не услышали. Ну, не захотели услышать… Мол, сама нашла мужика, сама и разбирайся.

— Где же вы его нашли?

— Ой, даже вспоминать не хочется. Я не знала, что человек может так быстро меняться. Я жила с другим, от него у меня было двое детей, вот эта девочка, которая погибла, и сын младший. Не сложилось у нас. Он выпивал, я этого не любила. У него компании постоянные, а у меня дети маленькие. Мне бы в милицию заявить, но скажут же, что семья неблагополучная. Я его выгнала, но он все равно не давал мне жить. Залетит, выбьет дверь, матами на меня… И я подумала: чтобы мне защититься, надо найти мужчину. Ну, чтобы он боялся. Это был его брат двоюродный. Он раньше заступался за меня. Этот родственник несколько месяцев был хорошим человеком, а потом перестал работать, стал пить и скандалить.

Самая счастливая мама

Ольга путано объясняет, что вынудило ее оставить новорожденную дочь в роддоме и как удалось вернуть ребенка:

— Мы были сильно поруганы с предыдущим сожителем, я, беременная ею, сломала ногу, у меня не было возможности её смотреть. В ноябре он ударил меня ножом, а в декабре рожать. Забрала я дочек 6 и 7 лет и уехала домой. Ко мне соцпедагоги пошли, в холодильник лазили: а на что вы живете, чем кормите детей? А меня с работы уволили якобы за прогулы в ноябре. Я не прогуливала, просто первый рабочий день после больничного пришелся на субботу, вот я и не пошла. И мне сказали писать по собственному желанию или уволят по статье.

Приехала я к себе, родила в декабре девочку и оставила в доме ребенка. Я не могла за ней ухаживать со сломанной ногой. Потом её перевели в Борисов. Потом звонят: вашу девочку удочерили. Я была в шоке! Вернулся ко мне этот муж, я ему рассказала про эту беду. А через год приходит повестка в суд. Мы поехали, объяснили, что не отказываемся, хотим забрать. Я плакала, беременна мальчиком была. Собрала все документы. Родила мальчика в январе. А 21 января меня вызывают на комиссию, отдают эту девочку — и я самая счастливая мама в этой жизни!

Складывается впечатление, что Ольга избегает называть погибшую дочь по имени.

Опустив информацию о том, как женщина на сносях за месяц до родов могла возвращаться с больничного на работу, Ольга пускается в дальнейшее горькое повествование о жизни с беспутным и безработным скандальным сожителем. Упоминает о четверых детях, ни словом не обмолвившись, что старших девочек к тому времени у нее уже забрали:

— Вырванные годы! Жизнь превратилась в ад, стало все немило. Звоню сестре: что мне делать? Та: выгоняй его! А я не могу, он не уходит. К сыну он вроде нормально относился. Ну как… Подхожу, а малыш пытается ручками прикрыться. Получается, он бил его, годовалого. А я же слепа! У меня же депрессия! — для пущей убедительности Ольга широко открывает глаза, а я мучительно пытаюсь понять, кого она мне сейчас напоминает. Потом осенило: в розовой косыночке, с челкой и большими голубыми глазами — она точь-в-точь как постаревшая, изрядно погулявшая Аленка с шоколадной обертки…

Никому не нужное дитя

— Утром, пока дети спят, пошли в магазин, — Ольга наконец приступает к рассказу о том дне, когда ее дочь была жестоко избита. — Приходим домой — а моя малышка обкакалась. А она тоже такая… психованная. Синдром дефицита внимания у неё. Если не уделяешь, закатывала истерику. С малым постоянно ругалась. Ей надо было, чтобы все было ей одной. А как же ее отучить жадничать? Конфетки ей побольше покупала. Столько выстрадал этот ребенок! Смотрю на неё и плачу. Жалко до боли в сердце. А когда начинает психовать, осталась детская привычка сидеть и вот так колыхаться, — Ольга качается на стуле взад-вперед, показывая, как именно делала дочка. — Не знаю, откуда, может, потому, что её на ручках не держали в детдоме. А этого (имеется в виду сожитель) раздражало. Он вечно орал: Даша, сядь! Даша, сядь! А я ему: заткнись! Он ее по заднице как ляпнет! А я ему бачком по голове!

По словам Ольги, накануне у них снова случился безобразный скандал, сожитель даже порезал ей руки ножом, после чего она взяла малышей и сбежала к сестре, где якобы были старшие дети.

— Он на следующий день приехал туда. Сестра вызвала милицию. А я с перевязанными руками, морда синяя. Он забирает сына и уходит. А я же не могу с ним воевать, я его боялась до нервного колотуна! Милиционеры ловят его на дороге, отдают мне ребенка. А девочка осталась дома. Он звонит: я убью Дашу…

— То есть как это девочка осталась дома? — перебиваю, не веря своим ушам. — Вы оставили ее с пьяным агрессивным мужиком и убежали?

— Ну да! Она осталась, потому что спала уже тогда! — Ольга снова делает большие, предельно искренние глаза. — Егорка не спал, вот я его и забрала… Ну вот, и я со спокойной душой потом вернулась. Утром сходили в магазин, я купила деткам всего, сожителю «чернила», покушать приготовила. Даша обкакалась, на горшок не пошла. Ну, это был конёк у неё, назло сделать! — мне кажется или даже после стольких лет в голосе женщины звучит раздражение? — Я помыла ее как могла, с порезанными руками. Шлепнула пару раз. И все! А вечером я уехала и больше домой не приезжала. Дети остались дома. Мне бы утром домой приехать, а я поехала гулять…

Без руки помощи

На секунду женщина отводит взгляд, но тут же горячо заверяет:

— Я очень обожаю своих детей! Я про них никогда ни с кем не разговариваю. Это мои ангелы! Я их люблю всем сердцем. И тут мне говорят, что я убила! Я же точно помню, что я ее помыла, она потом весь день играла. Она захотела варенья, на кухне банку уронила. Я закрыла кухню. Вечером уложила обоих, с этим козлом поехали в кафе… Когда читала описание ударов, у меня волосы становились дыбом. Это надо было ею в футбол играть. Если бы я приехала домой, ничего бы такого не было.

— Но суд не нашел вины вашего сожителя в убийстве…

— Конечно! — ехидно бросает Ольга. — Я знала, что не совершала преступления, я очень надеялась на экспертизу, на следствие. Вот если бы кто-то протянул руку помощи… Скандалы, немыслимые побои, обзывания…

— Но вы же сами говорили, что не хотели выносить сор из избы. Вы заявляли ходатайство, чтобы пригласили свидетелей, которые подтвердили бы, что вы не могли убить ребенка, потому что были с ними?

— Ничего я не заявляла, успокойтесь… Я ничего не говорила, я надеялась на правосудие. Я виновата, что не приехала домой. Своей самонадеянностью я убила дитё. Зачем мне надо было это кафе, эти подруги? Сидела бы дома, сопела в две дырки…

Сейчас о своих любимых детях Ольга знает мало. Говорит, старшая девочка уже работает в каком-то из магазинов Минска. Младшая живет у приёмных родителей, получила специальность озеленителя. А вот о сыне Егорке ей вообще ничего не известно:

— Вроде в Жодино он, в интернате… Дочь ездила туда, но ее не пустили — документов не было, подтверждающих родство. Дали номер телефона, я звонила один раз, подняла трубку какая-то злая тётка…

Ольга уверена, что средняя дочь на неё сильно обижается:

— Она злится, когда я ей звоню. Видно, хочет упрекнуть, но не решается. Она меня не любит. Что ж… Я нанесла им столько травм. Я не подумала, как они будут жить без меня. Может, надо было бороться? Свидетелей не было, соседка с днями напутала, абы-что наговорила. Там очень закручено всё…

Слушая путаный Ольгин монолог, пытаюсь отделить зерна от плевел, а правду — от лжи. Впрочем, ложь перестает быть таковой для человека, который сам уверовал в то, во что верить очень хочется. По всей видимости, Ольга напрочь вычеркнула из памяти и постоянные попойки, в которых сама принимала активнейшее участие, и «Роллтон» — практически единственную еду своих детей, и «работу» на трассе. Сейчас она выступает в роли жертвы обстоятельств, женщины, которой очень не везло с мужчинами.

— Раскаялась за все, получила сполна! — продолжает она. — Я неудачница. Всегда иду и под ноги смотрю, а надо дальше смотреть, вперёд…