Каминг-Аут

— Наконец-то, милая, мы так долго ждали.

Дверь открыла мама. Она взглянула на Машу очень быстро, но с нежностью. Было видно, что у нее много дел по дому. И было видно, что любить дочь всегда будет одним из них.

— Проходи, проходи! — сказала она, освобождая проход.

Маша протиснулась в узкий коридор и обняла маму.

Та издала звук удовольствия и укора, на который способны только матери. От ее вьющихся, будто закрутившихся в бытовой суматохе, волос доносился знакомый с детства запах стряпни.

— Это было ожидаемо, — из гостиной, отражаясь от стен квартиры привычными хозяйскими траекториями, донесся голос отца, — Маша опоздала. Не спеши там, Маш, мы подождем.

Объятия кончились. Маму уже затягивал на кухню водоворот домашних хлопот. Маша глубоко вздохнула, расстегнула пуховик и принялась разматываться из шарфа. Засунув его в рукав куртки, она начала искать, куда повесить вещи. Все вешалки были уже заняты, пришлось вешать на крючок. Она принялась разуваться.

— Маш, разувайся на коврике, не натопчи, — снова раздался голос отца.

Маша посмотрела на маленькую лужу, которая осталась от ее ботильонов, и чертыхнулась. Коврик был уже заставлен обувью. Среди знакомых (или предсказуемых) ботинок стояли драматически черные лакированные туфли. И судя по чистоте и примерном ценнике — не отцовские. Это совершенно точно был жених Дианы.

Разувшись, размотавшись и шмыгая носом, Маша зашла в зал. Играла музыка, бесшумно работал телевизор. Все уже сидели за столом. Диана, сияющая и стильная, смотрела своими чистыми глазами прямо на Машу и радостно улыбалась. Рядом с ней сидел ее жених. Его белоснежная сорочка, небрежная золотая цепь и зализанные черные волосы резко контрастировали с тем, как стесненно он чувствовал себя на старом диване. Ему явно хотелось развалиться и положить руку на какую-нибудь часть тела своей красавицы-невесты. Отец сидел во главе стола, в своем любимом протертом кресле на колесиках. Он был одет в просторную домашнюю футболку, скрывающую несовершенства фигуры, и курил.

— Ты такая красавица! — Диана вскочила с дивана и попыталась выбраться, чтобы обнять Машу. Это была нетривиальная задача.

— Чего ты без тапок? — усмехнулся отец.

— Да мне нормально… — попыталась возразить Маша.

— Да чего нормально, пахнуть же будет, — отрезал отец, — Варвара! Чего ты ей тапки не дала?! — с кухни донеслись причитания матери, — Иди возьми тапки, Маш, ты что, не знаешь, где тапки.

Маша пошла за тапками. Диана села обратно на диван.

— Ну ты и тапки выбрала, конечно, — расхохотался отец, когда Маша снова появилась в дверях, — Так нарядилась, и в тапках. Посмотри, Георгий, вот такая вот у тебя могла бы невеста быть.

— Я доволен своим выбором, — сказал жених Дианы и воспользовался моментом, чтобы обнять ее.

— Ну не стой в дверях, садись, чего ты как неродная, — отец жестом подозвал Машу к себе.

— На диван?..

— Да какой на диван, чего ты будешь молодым мешать. Принеси с кухни табуреточку.

Маша пошла за табуреточкой. Кухню занимала собой мама. Торжественная, но запыхавшаяся, она накладывала на тарелочки запеченную курочку. Увидев Машу, она оторвалась от своих дел.

— Как ты, медвежонок? — сказала она и осторожно, чтобы не испачкаться, уперла руки в боки.

— Хорошо, мамуль, — улыбнулась Маша.

— Как работа? Нравится?

— Ну… — Маша понимала, что разговор о ее душевных метаниях будет неуместен, когда на кухне мама совершает метания вполне себе физические, — Платят и хорошо! — махнула она рукой.

— И то верно! — одобряюще улыбнулась мама.

— Нам как, еду ждать сегодня? — ворвалась на кухню громкая шутка отца.

Мама вздохнула.

— Ты иди, садись пока, я все принесу, мне чуть-чуть осталось.

Маша принесла табуретку в гостиную и села напротив молодых.

— Ну ты бы помогла матери хоть, Маш, — отец посмотрел на нее укоризненно, — Ну ты чего?

— Я справлюсь! — закричала мама, но Маша уже встала.

Вместе они принесли основные блюда, расставили перед остальными. Отец докурил и кинул окурок в стакан на подоконнике. Маша знала этот стакан. Это стакан “Лучшему папе”, который она купила с первой стипендии, чтобы помириться с отцом. Когда она жила в общежитии, она созванивалась с родителями каждую неделю. Во время одного из таких разговоров она, опьяненная свободой и уставшая от учебы, сорвалась на отца и бросила трубку. Мама сказала, что он места себе не находил. В свой приезд домой она привезла ему эту чашку.

— Ну что, приступаем? — задорно сказал отец и игриво потер руки.

Он наложил себе в тарелку крабового салата, попробовал чуть-чуть и потянулся к алкоголю.

— Что, уже? — улыбнулась мама, — Я же сок налила.

— Ну хочется, Варь. Не могу так есть. Твоя еда без водочки в горло не лезет! — он рассмеялся, — Я шучу, шучу! Не начинай. Георгий, ты пьешь?

— Увы, я за рулем.

— За рулем… Ну хотя бы машина есть! Молодец, Диана, хорошего мужа нашла.

— Мы пока не женаты, — улыбнулась Диана и отвела глаза.

— Ну ничего, скоро будете. Молодая пара, красивая, при деньгах к тому же, ну. Какой смысл ждать?

— Никакого, — подтвердил Георгий. Диана с энтузиазмом принялась за крабовый салат.

— Мы с Варькой тоже быстро расписались. Сколько нам было, Варь?..

— Двадцать.

— Двадцать. Георгий, вот сколько ты мне дашь?

— Сорок?..

— Сорок три мне.

— Вы очень хорошо сохранились.

— Ой, да хорош! Вот эта вот из меня все соки высосала, — он показал в сторону Маши, — Ты попробуй учиться, работать, еще и за ребенком следить. Но ничего, вырастил кое-как.

— Замечательно вырастил, — подбадривающе сказала Диана и попыталась заглянуть Маше в глаза.

— А!.. — махнул рукой отец, — Ну не будем о грустном. Ты где работаешь?

— Менеджер по продажам.

— А, “менеджер”. Ты говори по-русски, Георгий. “Управляющий” это называется. А то сейчас все менеджеры, потом невозможно разобраться, кто чем на самом деле занимается. Маша вон тоже “менеджер по детям”.

Отец рассмеялся.

— Ты работаешь няней? — попытался завести разговор Георгий.

— Я учительница, — ответила Маша, — Английского и немецкого.

— Кто бы мог подумать, что у Маши появятся дети раньше, чем у Дианы! — расхохотался отец, прервав уже открывшего для вопроса рот Георгия.

— И тебя, получается, называют Мария Никитична? — улыбнулся тот.

— Да.

— Ишь ты! Ты знаешь, как правильно отчество произносится! — удивился отец.

— Я его научила, — сказала Диана.

— А то “Никитовна”, “Никитовна”. Удивительно, конечно. Не думал, что Маше по жизни пригодится отчество, — он снова рассмеялся.

— Никит, хватит, — озабоченно сказала мама.

— Да все нормально. Тебе водочки налить?

— Нет, я не буду.

— Диана?

— Нет, спасибо.

— Ну будем тогда, — отец ухнул себе через плечо.

— Мне можно, — подала голос Маша.

— Вот как? А где стопочка твоя?

— Можно прям в сок налить.

— Ну это было ожидаемо, — хохотнул отец, — Вчистую не можешь, да? Будешь “Отвертку” пить? Этот коктейль называется “Отвертка”, — уточнил он, зачем-то поворачиваясь к Георгию. Тот кивнул.

— Хорошо, я схожу за стопкой.

Маша вышла. В гостиной что-то шептала мать, что-то громко шутил в ответ отец. Маша обыскала шкафы в поисках стопочки. Нашла одну. Вернулась в гостиную.

— Ну давай, “Мария Никитична”. Тебе до краев?

— Да.

Маша стеклянным взглядом смотрела, как водка медленно капает ей в стопку из красивой бутылки со змеей. Отец хитро заглянул ей в глаза. Она увидела это, интуитивно отвела взгляд, но потом посмотрела в ответ.

— Готова? — сощурился он, и в его глазах промелькнул недобрый блеск.

— Да.

На них смотрели, как на дуэлянтов. Оба залпом опрокинули стопки. Маша закашлялась.

— Это было ожидаемо, — сказал отец и засмеялся, скрывая кашель, — Машуль, ты, наверное, привыкла с детьми быть суровой, но тут тебе не школа. Тут ты сама ребенок. Ты можешь там, — он махнул рукой в сторону балкона, — что-то из себя строить, чего-то делать, думать, что ты взрослая. Но не забывай, что у тебя есть папка. И он всегда будет сильнее тебя.

Маша не отвечала и даже не смотрела на него. Она пыталась занять себя, справляясь с курицей с помощью ножа и вилки.

— Давай я порежу, медвежонок, — сказала мать, но Маша помотала головой.

— Так как у тебя на личном? — улыбался отец, наливая себе еще водки, — Нашла кого-нибудь?

Маша оторвалась от тарелки и посмотрела ему в глаза.

— Да.

— Ну ничего себе! — развел руками отец, — И когда свадьба?

— Когда станет возможно.

— Это было ожидаемо, — с победоносным видом констатировал отец, — Я один раз видел ее с мальчиком за всю ее жизнь, — он снова обращался к Георгию, который удивился, но сделал вид, что заинтересованно слушает, — В школе еще. Классе в седьмом это было. В седьмом, Маш?

— В десятом.

— Как его звали, напомни?

— Ал…

— Альберт, — перебил ее отец.

Он молча и медленно потянулся к раскрытой пачке сигарет. Был слышен стук вилок о тарелки. Все увлеченно ели, кроме Георгия, который не знал, что ему делать: утолить наконец голод или продолжать всем видом выражать интерес. Отец закурил.

— Альберт, — сказал он и затянулся, — Смешной парнишка был, заикался еще. Патлатый такой. У тебя были длинные волосы, Георгий?

— Нет, никогда.

— Как это называлось тогда? Эмо?

— Он не был эмо, — сказала Маша.

— А разве не эмо с собой кончают все?

Повисла тишина. Маша застыла, как окоченев. Глаза Дианы широко раскрылись от шока. Георгий, почувствовав напряжение, начал осматривать остальных в поисках ответов.

— НИКИТА! — ударила по столу мама.

— Да чего? Я же не об этом рассказываю. Это вообще другая история. Ты бы хоть дослушала сначала, прежде чем истерить, Варь. Так вот, у Маши с этим Альбертом была большая любовь. Она скрывала, конечно, но я-то все знаю. Знаю даже, что он ей песни писал, — отец пристально посмотрел Маше в глаза, — Так вот, этот Альберт в какой-то момент начал провожать ее до дома после школы. Якобы, чтобы хулиганы не обидели, хотя какие ему хулиганы, он типичный мальчик-одуванчик, — отец хмыкнул, — И вот стою я как-то на балконе, курю, и смотрю, идут. И к ним подходят, в общем. Их долгожданные хулиганы. Такие же школьники, как они сами. Гопота, в общем, — он презрительно усмехнулся, — И что-то спрашивают с них. Ну и Альберт тот, в общем, начал петушиться. И один из них, который покрупнее, его раз! раз! — как приложит двоечкой. Альберт так на жопу и упал! Защитничек!

— Папа, давай сменим тему, пожалуйста? — попросила Диана, нервно смеясь.

— Да я же Георгию хочу рассказать, ты чего, разбойница? — обиженно посмотрел на нее отец, — Георгий поймет. Альберт себя не по понятиям вел. С него спросили, а он не смог ответить. Начал выёживаться. А за такое принято бить. Георгий, ты ведь дрался?

— Да.

— Ну вот. И ты знаешь, наверняка, как в таких ситуациях себя вести. Вот ты бы что сделал, если бы до вас с Дианой гопота докопалась?

— Я бы сказал, что когда мужчина с девушкой, до него докапываться западло, — с внезапной готовностью, будто репетировал, ответил Георгий. Диана от удивления даже приоткрыла рот.

— Во! Нормальный ответ. Ты нормальный мужик. А Альберт был странноватым каким-то. Прическа эта его, песенки. Ну вот его и уложили. И пинали его ногами. Закончили, только когда я докурил сигарету.

— Ты мог бы спуститься и помочь, — с ненавистью сказала Маша.

— Ну ничего себе ты стратег! — воскликнул отец, смеясь, — А сама чего не вступилась, раз такая смелая? Мы на одиннадцатом этаже живем, Маш, ты представляешь, сколько мне спускаться? Ты стояла в двух шагах от него, и что ты сделала? Только плакала, как дитё. Да ты и есть дитё до сих пор. Если бы не твои капризы детские, ничего бы с ним не случилось. Зачем ты парня просила тебя провожать? Сама бы не дошла что ли? Рассыпалась бы? Вот заварила все это, теперь разгребай. Это тебе урок.

— Я его выучила.

— Это ты умеешь, уроки учить. Просила нас с мамой после этого случая в секцию тебя записать. Думала, там тоже уроки выучишь и все. Только вот в драке тебе твои уроки не помогут. Настоящему бойцу, — отец опять перевел взгляд на Георгия, — не уроки нужны, а гнев, ярость. Откуда это в Маше, ну? Правильно мы сделали, что не пустили тебя. Только опозорилась бы. Если бы ты по-настоящему хотела, то сейчас бы сама ходила.

— Ты думаешь, у нее сейчас на это время есть? — вступилась за нее мама, — Она же в работе вся.

— Есть, — тихо сказала Маша.

— Ну вот она в работе, а Альберт в гробу, — не обращая на нее внимания продолжил отец, — А так может быть спасла бы его. Мне кажется, он тогда травму получил, когда падал. Он и до этого был с прибабахом, а стал совсем того.

— Никита, — маму тихо трясло, — Немедленно прекрати.

— А чего прекрати? Она теперь педагог. Она за детей отвечает. Если кто-то из детей тоже решит из окна сигануть, кто будет виноват? Нам только дочери-заключенной не хватало. Пусть делает правильные выводы из всей этой ситуации. Давайте за это и выпьем. За правильные выводы.

Отец опрокинул еще одну стопку. У Георгия зазвонил телефон.

— Извините, мне нужно отойти.

— Да все нормально, Гера! Будь как дома!

Георгий спешно вышел из комнаты. Отец начал наливать себе еще водки.

— Никита, остановись. Тебе хватит. Покушай лучше, — сказала мама.

— Вот, — отец демонстративно положил себе в рот ложку салата, — Довольна? Не зря готовила?

— Ты пьяный, Никит.

— Кто это сказал? Я умею пить, я не Маша. Ты лучше скажи, эти биточки из чего? Из баранины?

— Своих ищешь? — злобно спросила Маша.

Отец замолчал, а остальные продолжили молчать тише обычного. Он долго и пристально смотрел Маше в глаза, но она не отводила взгляд.

— Хорошо, — наконец сказал он, — Раз ты так разговариваешь, я с тобой больше общаться не буду, — он отвернулся от Маши и вдруг начал заботливо улыбаться, — Как твоя учеба, Диана?

— Хорошо…

— Что там у Георгия за звонок такой важный?

— Не знаю, папуль. По работе, наверное.

— Работа-то вообще хорошая?

— Вроде да.

— Воздух продает небось? — засмеялся он, — Сейчас все воздухом торгуют. Я людей каждый день вижу самых разных. Они мне все рассказывают. Недавно подвозил одного солидного мужика, пообщались с ним о том, о сем. Все сплошной обман, в общем. Но это ничего. Не всем же честным трудом заниматься. Главное, чтобы деньги в семью приносил. А то с учительской зарплатой семью особо не прокормишь. А семья важна. Семья, Диана, это самое ценное. Гера! Вот ты как считаешь, что самое ценное?

Георгий, только-только зашедший в комнату, среагировал мгновенно:

— Семья, Никита Евгеньевич.

— Во! Нормальный парень! Хорошего мальчика себе нашла, Диана. Молодец! Давай за тебя, Гер.

Он выпил еще. Налил еще.

— Георгий, ты точно не будешь?

— Нет, правда, мне еще за руль. Диану буду везти!..

— Выпей хотя бы “Отвертки”, вон, как Маша. Раз она собиралась такой пить, тебя вообще не возьмет. Ты вроде парень крепкий. Но вообще физическая сила не главное. Главное — навык. Запоминайте: бить надо либо по глазам, либо по яйцам.

— Никита!

— Да подожди. Две уязвимые зоны есть у мужика. Ты служил, Гер?

— Нет.

— То есть не вернул долг Родине?

— Нет такого долга, который нельзя вернуть, — загадочно улыбнулся тот.

— Понятно все, — махнул рукой отец, — Я служил. Два года! Два! Не год, как сейчас служат, это даже не служба. Мы служили два года, а ты знаешь, что это, два года в окружении мужиков?

— К счастью, нет.

— Это сплошные драки. Дрались постоянно. И те, кто в нос бьют — это дети. Опытные бойцы бьют в глаза или в яйца. — отец с очень серьезным видом показал сначала на свои глаза, потом на свои яйца — Им плясать неинтересно, понял, нет? Они сразу убивают. Им надо, чтобы противник лежал! Ле-жал! — он выпил еще, — Я пойду в туалет.

Он вышел в коридор. Когда стал слышен звук воды из крана, мама шепотом обратилась к Маше.

— Ты в порядке, медвежонок?

— Да, мамуль.

Она не меняла выражения лица еще мгновение, а потом внезапно, резко и горько расплакалась. Диана среагировала мгновенно:

— Пойдем на балкон, пойдем.

Она обняла Машу за плечи и повела за собой. Та вместо этого вышла в коридор, к своему пуховику. Достала сигареты.

— Он ведь увидит, — сказала Диана, когда они уже стояли на балконе..

— Да и плевать, — Маша затянулась сигаретой и поежилась.

— Маша, это пиздец.

— Да нормально, — с балкона открывался привычный вид на знакомый с детства двор.

— Альберт был такой замечательный.

— Да.

— Прости, что я тогда тебя не понимала. Я так рада, что был Альберт. Он всегда все понимал.

— Да.

— В нашем классе девочки его обожали.

— Я знаю.

— Маша, мне так жаль.

Только-только собравшаяся, Маша разрыдалась снова. Диана обняла ее.

— Не смотри туда, Маш.

— Да неважно.

— Ты не будешь ему сегодня говорить, да? — улыбнулась она.

Маша тоже улыбнулась сквозь слезы.

— Я скажу.

— Не надо, Маш. Тебе необязательно ничего говорить.

— Я скажу. Я не хочу больше скрывать. И то, что курю, тоже не буду скрывать. Закурю прямо в комнате и все ему скажу.

— Но не прямо сейчас? — улыбнулась Диана.

— А чего ждать? — улыбнулась Маша.

Они зашли обратно в комнату. Отец о чем-то увлеченно разговаривал с Георгием.

— Вы там что делали? — сказал отец, делая вид, что не замечает сигарету в руке у Маши.

— Разговаривали, — сказала Диана.

— Курили, — сказала Маша.

— И о чем разговаривали?

— Секретик! — засмеялась Диана.

— Секретики женские! — покрутил руками в воздухе отец, — Какие же в семье могут быть секретики? Вы же возвращаетесь в дом, чтобы “секретиков” не было. Здесь можно всем делиться, здесь нужно все секретики раскрывать.

— Я раскрою, — сказала Маша, пристально глядя на отца.

Тот чуть выждал, прикидывая, как лучше себя повести. Наконец, будто делая ей одолжение, он заглянул Маше в глаза.

— Ну хорошо. Мы все тебя слушаем.

— А все и так знают, — сказала Маша и затянулась сигаретой, — Я тебе лично расскажу.

— И о чем же ты мне можешь рассказать? — отец медленно встал со своего протертого стула на колесиках.

— О любви. О том, какая она бывает.

— Ты? — отец презрительно фыркнул, оценивающе осмотрев Машу с ног до головы, — Что ты мне можешь рассказать о любви? — он подошел вплотную, почти прикасаясь к ней обтянутым старой футболкой животом, и заглянул в ее красные от плача глаза, — Слезы. Это было ожидаемо. Маша опять плакала. Слезы — это символ слабости, дочка.

— Все не так, как тебе кажется, — Маша затянулась снова.

— Вот как? И что же например? — отец оскалился желтыми зубами.

— Любовь, — Маша выдохнула дым ему в лицо, — Слезы. Сила.

— Очень интересно. Ну так объясни.

— Я объясню.

— Ну давай же.

— Сейчас.

Маша затянулась сигаретой в последний раз. Стряхнула пепел в кружку “Любимому папе”. Взяла ее в руку. Посмотрела на отца. Он посмотрел на нее. Она со всей силы ударила его чашкой в висок. Та не разбилась, тогда Маша ударила еще раз. Осколки посыпались на ковер. Отец, потеряв ориентацию, сделал два неуклюжих шага назад. Маша ударила его ногой в тапке по яйцам. Потом пробила ему двоечку в глаза: раз! раз! Он споткнулся о свой любимый стул и упал на жопу. Маша взяла со стола бутылку водки. Вылила на него все, что осталось. Он попытался встать, она ударила его бутылкой по голове. Кинула ее ему в лицо. Какое-то время постояла над ним, наблюдая. А потом достала сигарету изо рта и уронила ему на пропитанную алкоголем футболку. Отец вспыхнул ярким желтым цветком. Какое-то время, крича, извивался на паркете, а потом сумел встать и побежал к открытому балкону. Перевалившись через бортик, он полетел вниз, к знакомым с детства дворам. Маша посмотрела на всех.

— Это было ожидаемо, — ответили они.

Никита Сухорутченко